Маруся всегда была везучей на  людей, это было ее журналистским кредо и ее страстью – писать о человеке.  Кому-то попадались  горячие  новости, кому-то эксклюзивная информация.  Марусе – люди.  С годами она уже перестала этому удивляться.  Раньше она охотилась за ними, теперь – они словно сами сваливались на нее безо всякого предупреждения.  Люди… если бы она знала, зачем она пытает их, вооруженная  помятым блокнотом, что она хочет выпытать у них?  Наверняка  ответы на те вопросы, на которые она должна ответить сама… Сама. Но что, если все они сводились  к одному —  жить-то как?

Сегодня Маруся  оделась, как по грибы – на улице шел проливной дождь. Оранжевые резиновые сапоги, желтая куртка, брюки цвета индиго и зонт в розовых попугаях – так она боролась с глухой осенней серостью.  Она вышла под дождь, посмотрела сначала на небо, потом на свои коленки цвета индиго и произнесла: «Нет, нам тебя не победить, мне не вырваться». Она зашагала под барабанную дробь над самой своей головой.

На остановке было пусто. Должно быть, автобусы сговорились и только что одновременно уехали. На скамейке сидел дедушка, про которого по этическим нормам полагалось писать «глубоко пожилой человек». Да, он был именно глубоко пожилой. Его бежевый плащ и синий берет были словно выдернуты из черно-белых фильмов, в которых герои имели достаточно времени и свободы, чтобы рассуждать о добре зле и стараться поступать правильно. Похоже, дедушка никуда не спешил. Он сидел, скрестив маленькие тоненькие ножки, и наблюдал, как дождевые капли бомбардируют выбоины на дороге, заполняя их мутной  коричневой влагой.

Маруся встала под бетонную крышу, закрыла зонт и приготовилась быть терпеливой, но уже спустя несколько секунд начала прохаживаться вдоль остановки. Она не сразу почувствовала, как зачесалось в носу. Это было странно, потому что обычно этим зудом интуиция возвещала  приближение добычи – материала, из которого может выйти отличная история. Все ее истории были про что-то одно, она  чувствовала эту  связь, но не могла  ее выразить, не могла наделить свое творчество внешней видимой оболочкой, придать ему твердую структуру.

«Игры бессознательного», — произнесла она вслух и… ее нога  соскользнула с мокрого бордюра, лодыжка вывернулась совсем неправильным образом и приняла на себя вес тела. Маруся  вскрикнула и  поняла, что подвернула ногу.

— Вот,  блин! – Маруся заскулила и допрыгала до скамейки.

Дедушка посмотрел на нее на удивление ясными  серыми глазами. В них совсем не было белесого покрывала стариковской усталости.

— Ногу подвернули?  Сапог снять сможете?

Маруся закусила губу, пискнула и вытащила ногу из оранжевого сапога.

— Подверните брючину и закатайте носок.

Носки сегодня были прозаически-белыми, в ущерб общей концепции. Маруся послушно выполнила указание старика и только тут заметила, что  ни один автобус  все еще не подъехал.

— А где автобусы?

— Едут. – Дедушка посмотрел ей прямо в глаза. –  Небольшое растяжение, старайтесь не нагружать ногу,  к вечеру пройдет.

— Вы доктор что ли? — Маруся посмотрела на его покрытый мхом времени берет, и  снова почувствовала, как зачесалось в носу.

Дедушка хмыкнул так, словно она спросила что-то, выходящее из  всех рамок приличия. —  Куда направляетесь? – дед снова уставился на нее.

— Волка ноги кормят, так что теперь, наверное, уже никуда. – Маруся с сожалением вздохнула.  Похоже, что спешить было некуда.

—  А так, вообще? — Дед снова скрестил ноги и продолжил медитировать на  лужу.

— Как это —  вообще?  — Маруся посмотрела на горбатый нос деда и почему-то подумала, что когда-то этот профиль был безупречен. Перед ней сидела  прожитая жизнь и, судя по спокойствию старика, эта жизнь была доведена до логического конца.  – Как это вообще? А?

Дед прищурился, словно увидел в луже золотую рыбку. Или  заветную большую рыбу другого Старика. Он молчал, и петелька на его берете покачивалась в такт его  дыханию.

— Блин, да я вообще не знаю, куда, как, зачем я живу! Не знаю, нахрена все это нужно! Мне просто не вырваться, а если вырвусь, то где гарантия, что я опять не попаду в ловушку! – Марусю несло, и она уже даже не спрашивала себя, прилично ли то, что она  сейчас делает.

—  Гарантий?  — Дед растянул это слово так, словно из него мог вытечь  литр удивления. – Так вы ждете от жизни гарантий… И живете по направлению к этим самым гарантиям?  Сколько вам лет? Двадцать пять?

— Тридцать шесть. А что?  — Маруся разозлилась. В этом комплименте  явно был какой-то подвох.

— Так вы начали умирать…вот в чем дело.  — Дед сочувственно покачал головой.

— Чего? Я  совершенно здорова! Маруся отодвинулась от старика и решила убраться  с остановки как можно быстрее.

Но деда это нисколько не смутило. Он  благородно и размеренно поправил шарф, такой же древний, как и все остальные его пожитки, и заговорил.

— Я думаю, что  существуют  всего  две основные стратегии  жизни: первая — стремление к комфорту и удовольствию, вторая – стремление к преодолению и самопознанию.  Ни одна из них не лучше и не хуже другой. И та и другая –  имеют свои  понятные  задачи и положительные результаты.  Проблемы начинаются тогда, когда человек использует не свойственную ему стратегию, не выбранную осознанно, без заботливого прислушивания к себе. Он выбирает ее исходя из традиций – культурных или семейных,  уверен в ее правильности  (если уж именно она одобряется).  И   случается такая штука, при которой есть все атрибуты для счастья, а счастья – нет, и с годами становится все яснее, что и не будет.

Маруся открыла рот и застыла в удивлении. Нос! У нее недавно чесалось в носу.  Вспомнив это, она начала суетливо копаться в сумочке, вышвыривая оттуда шариковую ручку, блокнот, диктофон. Старик деликатно сделал паузу, как будто только и  ждал, что  она начнет записывать за ним. Должно быть, ему льстила эта  суетливость. Он, медленно откашлявшись,  продолжил.

— Стремление к комфорту и удовольствию – это про понятное  «мамино счастье», при котором реализуется то, что сегодня называют качественным социальным стандартом,  «хочу»  переходит в «могу», человек способен любить и работать,  и внутри  — с каждым  днем все тише, ладней и спокойнее. Дом становится полной чашей, дети накормлены, кошка тоже,  в семье по две машины на каждого, а  в мансарде  цветут розы в горшочке. Главная цель — чтобы с детьми все в порядке и  чтобы не хуже, чем у других и – путешествовать, конечно, и лучше на своей яхте.  У людей с такой стратегией вырастают хорошие  дети и вкусные огурцы, они живут радостно, в заботе о себе и друг о друге. Это  хорошая стратегия. Благодаря ей  на планете существуют здоровые представители популяции, порядок, а также  правила, разъясняющие, что такое хорошо и   что такое плохо.

Слова старика звучали все четче, его голос терял  старческое поскрипывание и обретал  строгость и мелодичность. Маруся, от природы наделенная чутким текстовым слухом,  вдруг поняла, что и  стилистика его речи начала меняться.  Дед говорил как-то подозрительно… современно. «Так дедушки не разговаривают» — по-детски пронеслось в голове у Маруси.  Она и сама начала чувствовать себя как-то не так. Ее ум продолжал оставаться в предельном напряжении, но мышцы расслаблялись, к тому же почему-то неожиданно перестала болеть нога. Маруся посмотрела на резиновые сапоги  оранжевого цвета, носы которых смотрели друг на друга,  и  хихикнула – сейчас она, как в детском садике —   «косолапила».  Дед продолжал все более  четко и ясно:

— Стремление к преодолениям и самопознанию – это  про непонятное  «собственное несчастье», при котором человек как от чумной палочки спасается от выращивания роз в горшочках, даже если они находятся на  пике моды и идут по пятидесятипроцентной скидке. При этом никакого социального стандарта не существует, поскольку он ничего не меняет, и уж тем более не успокаивает и не утешает. Прежнее Я  все время  становится новым Я,  а  «способен» переходит в «должен». Человек способен  на «свободу для», и внутри  с каждым днем все больше силы и напряжения, все сильнее  переживания и  глубже опыт.  Главная цель – выстоять, выдержать поток жизни, не выпасть из него,  привнеся в  эту самую жизнь нечто персональное, свое.  И это тоже хорошая стратегия. Благодаря ей в мире существуют культура, вера  и творчество, а также  категории добра и зла.

Маруся вслушивалась в его слова, глубже погружаясь в голос старика,  в голос, который становился все более живым и властным. Она уже не замечала, что на остановке никого, кроме них нет, как нет и ни одного автобуса. Она начала слышать едва заметное торопливое тиканье часов. Тик-тик-тик… И тут же вспомнила, что у старика не было часов, а она смотрит время на мобильном. Часы бы она заметила, этот аксессуар всегда бросается ей в глаза. Маруся заставила себя повернуть голову и посмотреть на странного деда. Ей показалось нечто невероятное — кажется, дед  уже не такой замшелый.  Он вроде бы…  Тик-тик-тик – услышала она  прямо перед своим ухом и снова погрузилась в приятный мужской  голос.

— Проблемы начинаются при неспособности выбрать, то есть  метаниях  или при выборе «на автомате». Дети не выбирают, как им жить. Они делают то, что «хорошо», а потом продолжают. Или отчаянно пытаются не делать того, что плохо.  И да – ни там, ни там нет гарантий.  Так что куда бы вы не двинулись, никто вас не спасет.

Маруся открыла глаза и посмотрела перед собой. На деда она смотреть боялась, и сама не понимала, почему. Просто на всякий случай – не смотрела.

— От чего не спасет?

— От смерти.

Маруся почувствовала, как ее грудь сдавливает тревога.

— От какой еще смерти?

— Так что определяйтесь, милая. –  Дед словно не услышал ее вопроса.

Маруся боковым зрением увидела, как он ловко  поднялся со скамейки, повернулся к ней спиной и энергичным размашистым шагом пошел прочь. Сзади было заметно, что плащ на его спине натянут, словно сшит на кого-то  поменьше. «Что-то не то», — подумала Маруся.  «Что-то не то с моими сапогами сегодня», —  уточнила она сама для себя, потрясла головой, чтобы взбодриться,  и увидела, как из-за поворота выглянула тупая морда  автобуса.

Ольга Авдеева